Кукольник - Страница 110

110

А третий, самый странный, наблюдал за первыми двумя, обозревая и рубку, и вселенский мрак на обзорниках, прошитый жемчужной дымкой, и скалы фьорда-нелюдима, проступающие сквозь туман, и маслянисто-черную воду, кипящую за бортом, за которой крылись бездонные провалы глубин…

Туман тянул к галере седые пряди щупалец.

Звезды гасли в призрачной мгле, подбиравшейся к кораблю.

Тихо переговаривались навигаторы, вытирая вспотевшие лбы; соблюдая тишину, обменивались взглядами рулевые, без слов понимая друг друга. Звездолет крался по проходу сквозь хищное облако; галера с осторожностью вора плыла по извилистому фарватеру. Впередсмотрящие, радары и сканеры старательно изучали окружающее пространство, где таилась невидимая, размытая, но оттого еще более пугающая угроза.

Ничего не происходило.

Совсем ничего.

— Четвертушечку прошли…

— Молчи! Сглазишь!

— Справа по курсу — вихревик!

— Выполнить маневр уклонения. Семь градусов лево на борт. Скорость снизить до 0,5… Так держать.

Как победить, задавить, заставить отступить страх, если липкие капли пота градом катятся по щекам? Если в животе чмокает тянущая, гулкая пустота, готовая всосать тебя с потрохами и сделать вывертнем? Если мысли путаются, а дыхание становится частым и судорожным, как у собаки на жаре?

Надо занять себя чем-нибудь.

Отвлечься.

Не думать о бездне за хрупкими стенами скорлупки, бросающей вызов Космосу.

Как может отвлечься раб, застывший в кресле, намертво вцепившись в черные рукоятки энерго приемников? Раб может вспоминать. Память — страна, над которой не властны киттянские судьи, испуганные навигаторы, всемогущий хозяин и никто во всей Вселенной!

Впервые труппа покидала Сечень, отправляясь на гастроли.

«Вертеп» сгрудился в зале ожидания, у стены, под рекламой «Любельских пряников» — без которых, если верить грудастой матроне с пряничной бомбой в руках, не складывалась жизнь и нарушался обмен веществ. Вокруг театра кипела жизнь: люди сдавали багаж, регистрировали билеты, прятали в бумажник посадочные талоны, дымили в баре курительными палочками и усыпляли домашних животных, чтобы получить своих любимцев разбуженными и бодрыми на другом конце Галактики.

Насмерть перепуганные обилием народа в космопорте, молодые невропасты жались друг к дружке, с опаской косясь по сторонам. Когда мимо проходил таможенник в форме или стюардесса в пилотке, лихо сдвинутой набекрень, они вздрагивали так, словно таможенник шел их арестовывать, а на стюардессе, кроме пилотки, больше ничего не было.

Хмурился Степашка, полагая себя за старшего в отсутствие пана директора. Ответственность давила на плечи бывшего йонаря; Степан горбился, но терпел. Вертел головой конопатый Никита, готовый кинуться на любого обидчика. Емеля с Наталкой дожевывали взятый в дорогу каравай черного хлеба, сдабривая его ломтиками заранее нарезанного сала. Они не сомневались, что в дороге их станут морить голодом и, возможно, заморят до смерти, если не принять меры.

К салу мало-помалу подтягивались бутафор Васька с костюмершей.

Одна Анюта, удрав от коллег, бродила по безналоговому магазину «Duty free», шалея от роскоши, вываленной на зеркальные полки. Денег у Анюты, разумеется, не было. Но продавщицы, видя счастье, озарявшее лицо стройной блондинки, втихомолку посмеивались и даже подарили ей пробничек недорогих духов.

Лючано наблюдал за труппой издали, не вмешиваясь.

Пусть привыкают.

Выездные справки на всех он оформил заранее.

Пять минут назад его наконец оставил в покое профессор Штильнер. Свалившись в космопорт, как снег на голову, профессор нашел «Вертеп», уже прошедший к тому времени таможенный и паспортный контроль, чудом прорвался за пограничный заслон — и бросился Лючано на шею.

— Друг! Друг мой! Вы великий человек!

«Не бить же ему морду… — мрачно думал Тарталья, стоически терпя объятия и поцелуи Штильнера. — Человек проводить пришел, а я ему — раз, и по уху!… нехорошо, некрасиво… Ну, прожектер, ну, разоритель — но ведь отыскал, примчался, вот, успехов желает…»

С чего профессор вдруг возлюбил «пана директора», он не знал.

И знать, откровенно говоря, не хотел.

Чтобы избавиться от космобестиолога, пришлось выдержать девятый вал высоких чувств — и, что оказалось гораздо труднее, выслушать длиннейшую лекцию про аналогии между антисами и флуктуациями континуума.

— Вы меня поймете, друг мой! Это две ветви эволюции, идущие навстречу друг другу! Макрокосм Вселенной в своем вековом сне рождает чудовищ, которые, эволюционируя, движутся к познанию микрокосма, то есть нас с вами! В свою очередь, кипящий микрокосм, обгоняя ленивую телегу эволюционного прогресса, выплескивает навстречу антисов, способных на контакт с неведомым. Да, первые встречи — это всегда войны! Но однажды мы сольемся на просторах космоса, нащупав пути единения…

За неимением подходящей флуктуации Штильнер сливался с Лючано, сгребая его в охапку, и продолжал выступать. Вокруг них мало-помалу собиралась толпа; кое-кто комментировал, кое-кто тыкал пальцем, остальные просто глазели.

Сбежать помог вызов от Мальцова. Плохо себя чувствуя, граф не имел возможности прибыть в космопорт лично, поэтому ограничился связью через уником. Извинившись, Лючано отошел в сторонку и долго смотрел на объемное изображение, возникшее над эмитором.

Оба молчали.

Все, что хотел сказать Аркадий Викторович, он уже сказал вчера.

— Удачи! — наконец произнес Мальцов. — Удачи, голубчик! Пишите, не забывайте старика. Ладно, долгие проводы — долгие слезы…

110